Как так, не рыпается? Рыпаться рыпался бы, да вот только ничерта не видит, а впустую кулаками махать как-то не по-Оттовски будет. Разглядев пьяную морду незнакомца, немец еще больше принялся материться, вспоминая даже самые дикие ругательства как на японском, так и на родном. А маньячина хером все своим трется, отчего и в собственном начала чувствоваться пульсация. Неприятная, блять, такая, что аж пиздец.
А тот языком между губ ведет, челюсть сжимая, из-за чего Мейер не имеет никакой возможности ни отстраниться, ни укусить или даже плюнуть. Просто вот грубо держит, заставляя блондина открыть рот и пропустить его язык. И это тоже оказалось неприятным, потому что от рыжего пасло перегаром, будто тот не просыхал около недели. И язык такой шершавый, длинный, шарит беспорядочно во рту, затыкая немца на все время своеобразного «поцелуя», в процессе которого изредка издавалось глухое мычание, барахтанье и дрожь по телу. Ладонью свободной незнакомец по паху шарит, а там стояк-то уже ого-го, только в путь. Подталкивает, разворачивая и тыкая седовласку прям-таки в деревянный стол, который отозвался жалобным скрипом и пошатнулся под тяжестью рухнувшей на него тушки. В бок ткнулась ручка от метелки, на голову рухнула какая-то тряпка, которой, по ходу дела ранее мыли полы. Плевать. Махнув головой, Отто скидывает предмет с волос, рукой откидывает злосчастную метелку, которая в бок тычилась неприятно, да задницу под хуй чужой подставляет. Нет-нет, не намеренно, просто выбора нет, ебаться-то хочется. А тот еще и за волосню тянет, движением этим заставляя Мейера прогнуться в спине и зашипеть, бедрами поддаться его руке и прижаться ягодицами к члену незнакомца, который вполне удобно утроился сзади, да еще и локтем дверку закрыл. Теперь уж стало совсем темно, ебатьглаз.
- Мразь. - выдавил из себя сквозь стиснутые зубы, и, наверное, это было последним, что он из себя выдавил, ибо потом, в попытке выпрямиться, ударился о полку башкой. Больно, блять, но даже потереть ушибленное место не мог, руки заняты. Да и как бы под усилиями стоящего позади наглого дяди милипиздрический деревянный столик, ножки которого, откровенно говоря, были пьяны похлеще обоих жаждущих, не развалился вовсе. Потому что падать рожей в плинтус Мей ох как не хотел, а пристроившийся сзади объект был настроен отъебать со всей своей рыжей-бесстыжей душенькой. Шипел бы так злобно еще долго, да только возбуждение в один момент накрыло с головой. Напряженно выдохнуть, собраться с мыслями и ноги раздвинуть. Злоебучая ручка метелки вновь ткнулась в ребра, как бэ намекая опомниться и оказать вражескому хую сопротивление, на что немец лишь пнул оную, а она-то с грохотом полетела, прихватывая с собой подружек, что у стенки стояли. Слышится среди этого безобразного шума, как незнакомец расстегивает ширинку своих джинс, освобождая член, который секундами ранее чуть ли не намеревался к хуям разорвать ткань. Медлит, сука. Медлит, при этом хуй разберет почему. Да, он-то разберет, еще как. И разберет, и соберет, и выебет. Все сводится к одному.
В возмущениях Отто, кстати, не прозвучало ни одного «не хочу» или «не буду». Он и хочет, и будет, но по наглой рыжей морде все-таки надает. И по морде, и по яйцам, и меж глаз. Но это все потом.